Nier: Automata, этот эксцентричный, меланхоличный экшен-RPG, не просто побила рекорды продаж; она словно провела сердечно-лёгочную реанимацию всей японской игровой индустрии. Сюхэй Ёсида, бывший руководитель глобальных студий PlayStation, недавно заявил в интервью AV Watch, что Nier стала своеобразным тектоническим сдвигом, отчётливой границей в истории игр: «до Nier и после Nier». Это преувеличение? Или вполне оправданная оценка влияния игры?

Потерянное в переводе: Эра «западных подражателей»

Вернёмся во времена поколения PS3/Xbox 360. Многие японские разработчики, зачарованные успехом западных гигантов вроде GTA и Gears of War, пытались копировать формулу голливудских блокбастеров. Они меняли катаны на бензопилы, тонкие сюжетные нюансы – на взрывы и, поступаясь собственной культурной самобытностью, часто теряли тот уникальный колорит, за который люди ценили их игры. Результат? Целый пласт однообразных и мало чем запоминающихся проектов. А затем, в 2017 году, случилось нечто прекрасное и странное. Nier: Automata, совместная работа загадочного Ёко Таро и мастеров экшена из PlatinumGames, вырвалась на сцену. Это был чудесный микс экзистенциализма, философских размышлений и безумного экшен-геймплея с андроидами. Игра была бесспорно японской и ничуть этого не стеснялась — и весь мир в неё влюбился. Как вспоминает Ёсида, «[режиссёр] Ёко Таро делал её, вовсе не думая о том, будет ли она продаваться за рубежом» (по переводу Genki). Ирония в том, что именно такое пренебрежение «западными ожиданиями» и сделало Nier мировым хитом. Она доказала, что аутентичность, а не подражание, — подлинный язык успеха. Девять миллионов проданных копий и легионы косплееров 2B подтвердили очевидное: необычность — это залог коммерческого успеха.

Наследие экзистенциальных андроидов

Влияние Nier: Automata вышло далеко за рамки собственных продаж. Она вселила в других японских разработчиков смелость отбросить оковы подражания Западу и вновь открыть для себя уникальные творческие возможности. Высказывание Ёсиды о «до Nier и после Nier» намекает на культурное возрождение, на возвращение к тем самым отличительным чертам повествования, художественным находкам и геймплейным новшествам, которые всегда характеризовали японскую игровую культуру. Схожие идеи высказывает и Масахиро Сакурай, призывающий разработчиков в первую очередь идти за собственными увлечениями, а не гнаться за западными трендами. Приближающаяся Silent Hill f с подчёркнуто японским хоррор-колоритом — яркий пример этого нового фокуса. Nier: Automata продавала не просто игры; она продвигала целую философию. Она продемонстрировала силу культурной самобытности, привлекательность нестандартного повествования и неослабевающую тягу к постановке глобальных, экзистенциальных вопросов в индустрии, где зачастую верх берёт зрелищность. Спасла ли она в одиночку японскую игровую индустрию? Возможно, это слишком простая формулировка. Но бесспорно одно: Nier: Automata стала катализатором, поворотным моментом, напомнившим миру, почему японские игры так важны. Это история о том, как одна меланхоличная андроид, увлечённая философией, помогла целой индустрии заново обрести душу.